За богато накрытым столом Джанлуиджи объяснили, что посёлок этот новый, в Подмосковье таких образовалось много после того, как жители Москвы стали перебираться из мегаполиса «на свежий воздух, хе-хе», как сказал старичок по фамилии Данилов.

— Работаем по удалёнке, — объяснял бородач Коля. — Интернет 6G, скоро будет семёрка… Многие фермерством занялись, огородничают.

— Пандемия отсекла целый ряд ненужных бизнесов, — добавил Рославлев, наливая журналисту красное вино.

— У меня была сеть барбершопов, — сказал Коля. — Еле сводил концы с концами, и то приходилось мудрить с налогами.

— А теперь?

— Теперь у меня теплицы. Вот, огурчики пробуйте.

— А я себе машинку для стрижки купил, — добавил толстяк Зайцев и с улыбкой похлопал себя по лысине. — Жена стрижёт, бесплатно.

— Оцените вино, — Рославлев подвинул бокал. — Наше, крымское!

Вино и в самом деле оказалось выше всяких похвал, как и огурчики бородатого Коли, и сыр, и многое другое. Санкции и контрсанкции и впрямь пошли русским на пользу, подумал Джанлуиджи, который захмелел и объелся. Русские вошли в его положение и повели на прогулку.

Журналист шёл по улочке со свежим асфальтом и вспоминал Рим, из которого вылетел в Шереметьево. Давным-давно отключенный и пересохший фонтан Треви, в котором спали укутавшиеся в тряпьё арабы. Аэропорт Фьюмичино с так и не достроенным новым международным пирсом С. Унылых карабинеров у терминала, чьи лица по-прежнему были скрыты за пластиковыми забралами, хотя пандемию официально признали закончившейся.

— Мы почти стопроцентно перешли на безналичный расчёт, но если вам нужно вдруг поменять евро на рубли, вот отделение банка, — показывал тем временем Рославлев.

— У нас полгода как снова лиры, — напомнил итальянец. Рославлев всплеснул руками:

— Ох ты, надо же, в самом деле, забыл…

Они остановились у синего здания банка. Рядом на лавочке сидела старуха и читала что-то на планшете.

— Иван Данилович, спасибо вам за экскурсию, угощение и прочее. У меня редакционное задание, которое предполагает не только знакомство с новыми реалиями Москвы и Подмосковья. Дело в том, что я хотел бы найти господина Ищенко. Это военный медик, который в своё время прилетал к нам в Бергамо. По моим сведениям, он живёт здесь…

— Сейчас узнаем, — пообещал Рославлев, но его перебила старуха с планшетом.

— Не надо ничего узнавать, — деловито заявила она, поднимаясь с лавочки. — Саша Ищенко рядом со мной живёт, я вас отведу.

Рославлев вверил журналиста заботам старухи, которую звали Лилия Сергеевна. Трудилась она редактором литературного издательства и оказалась весьма говорливой. За недолгий путь старуха рассказала обо всех новостях посёлка за последние недели три, описала попавшиеся местные достопримечательности (церковь и памятник врачам на площади Врачей же), а также поведала об Ищенко, который теперь не военный медик, а вовсе гражданский, такой прекрасный молодой человек, хозяйственный, начитанный, и жена у него просто загляденье, дай Бог каждому такую.

— А как её зовут? — спросил тоскливо итальянец, но отвечать Лилии Сергеевне не пришлось, потому что он и сам увидел.

Франческа стояла в небольшом садике у двухэтажного коттеджа и поливала альпийскую горку.

— Где ты сейчас?! — кричал в трубку Джанлуиджи, стоя на балконе.

Моросил дождь, где-то пели такие же, как он, запертые на своих балконах горожане. Наверное, предполагалось, что это должно выглядеть примером единения перед лицом смерти, но на расстоянии напоминало плач по покойнику.

— Я в полевом госпитале. У меня Ковид, тест уже сделан, всё подтвердилось.

— Что говорят врачи?!

— Русский врач сказал, что всё будет хорошо. Меня подключат к аппарату ИВЛ, делают уколы…

— Почему русский? Тебя должен осмотреть наш врач, кто там главный — синьор Коливьеро? Сейчас я позвоню ему, и…

— Не нужно никому звонить, — жёстко сказала Франческа. Её голос звучал слабо и хрипло, на заднем фоне что-то звякало, потом жалобно вскрикнул человек.

— Не нужно никому звонить, — повторила девушка. — Меня осмотрел русский врач. Не шпион, а отличный специалист. Его фамилия очень трудная, Ищенко.

— Это украинская фамилия, — зачем-то брякнул журналист, но Франческа его, кажется, не слушала.

— Я позвоню сама, — сказала она и отключилась.

Дождь продолжал моросить. Где-то продолжали петь.

Журналист ушёл с балкона, поплотнее закрыв за собой дверь, сел за стол и на вспыхнувшем экране ноутбука прочёл: «Жертвы коронавируса в Нью-Йорке придётся временно хоронить в городских парках. Такой выход из ситуации предложил влиятельный член законодательного собрания мегаполиса Марк Левин. Мэр города Билл де Блазио также подтвердил, что могут понадобиться «временные» захоронения».

Лилия Сергеевна деликатно удалилась.

Итальянец подошёл к резному заборчику и сказал по-русски:

— Привет.

— Привет, — ответила Франческа и перешла на итальянский. — Зачем ты приехал?

— Работа, — развёл руками Джанлуиджи. — Редакционное задание.

— Ты приехал специально. Нашёл меня. Хотел посмотреть, как я страдаю в бедной стране с тоталитарным режимом?

— Ну отчего же. Такая благодать. Огурчики, экология.

— Не можешь удержаться от ехидства?

— Не могу. Скажи честно, Франческа — ты в него на самом деле влюбилась? Или уехала с ним из чувства благодарности? Или, может быть, чувства противоречия? Назло мне?

Франческа аккуратно поставила пластмассовую красную лейку на траву. Во все стороны брызнули мелкие кузнечики.

— Сначала я едва не умерла. А потом, когда очнулась и смотрела новости на смартфоне, поняла слишком многое.

Девушка помолчала.

— Видишь ли, дорогой… Когда всё прогрессивное человечество встаёт на защиту какого-нибудь трансвестита, который желает ходить вместо мужской раздевалки в университете в женскую. Когда оно изо всех бьётся за право кого-то отрезать себе член или напротив, пришить. Когда фактически требует признать право приезжего с Ближнего Востока насиловать девочек, потому что у них дома это национальная традиция, и не сажать его в тюрьму, а ласково погрозить пальцем. Я всё это могу понять, но не могу принять. Но черт с ним, с этим можно как-то жить — как жили много лет, цитирую тебя, «сыто и счастливо». И эта ваша сумасшедшая Грета, с которой вы все носились… Кстати, что с ней?

— В психушке, — нехотя произнёс Джанлуиджи.

— Жаль девочку, но это вы её создали и довели до сумасшествия. Вы привыкли биться с невидимым и безопасным. Привыкли потрясать радужными знамёнами во имя чего-то нелепого и ненужного нормальному человеку. А когда в самом деле случилась беда, что произошло? Всё посыпалось, дорогой. Всё рухнуло. А Саша сказал мне — летим со мной. Он нарушил всё, что мог, когда спрятал меня в транспортном самолёте, и это, конечно же, вскрылось. Его уволили из армии, но мне разрешили остаться. И если ты приехал уговорить меня вернуться — то напрасно.

— Я приехал просто посмотреть, Франческа.

— Посмотрел? Так езжай обратно и напиши всё, как есть. Что в России всё тоже было очень непросто, особенно на пиковом этапе пандемии. Что здесь хватало идиотов, которые кричали, что их свобода гулять во время карантина неприкосновенна, как и жарить в парке барбекю. И что происходит здесь сейчас. Русские тоже падали в пропасть, но сейчас они уже сидят на её краю, свесив ноги, и отдыхают. А вы ещё даже не упали на дно.

— Я тебя понял, — кивнул журналист. — С мужем знакомить не будешь?

— Он в поликлинике. На приёме. После пандемии осталось много людей с последствиями пневмоний — фиброз и прочее… Но если ты хочешь…

— Нет, — сказал Джанлуиджи. — Не хочу.

Вечером он напился в предоставленном ему коттедже у самого леса. На следующий день его возили по окрестностям, показывая поля, комбайны, солнечные электростанции, филиал научного центра. А ещё через день Джанлуиджи улетел обратно в Бергамо.